|
Лев Иванович Гончаров - отец Сергея
Лев Иванович Гончаров - Сад на Поклонной горе
Лев Иванович Гончаров - Юннаты школы №5
Ян Шенкман
Игорь Ефремов
Григорий Блехман
Олег Дорогань
Николай Коновской
|
Воспоминания Игоря Ефремова.
История маленького самодеятельного арбатского музыкального оркестра.
В этих воспоминаниях о своей юности я хотел бы рассказать об истории очень маленького самодеятельного музыкального коллектива и о своих друзьях: Олеге Амелькине (Гансе) и Сергее Гончарове (Львовиче), которых уже нет на этом свете, и с которыми при жизни нас свела общая любовь к музыке и примерно одинаковая биография. Позволю себе небольшую экскурсию в прошлое, чтобы было понятно как мы встретились, что нас объединяло.
Итак, позвольте представиться: Игорь Ефремов (он же «Ефремыч»). Родился я в семье, где никто к музыке не имел никакого отношения. Правда в доме всегда было много пластинок с советской эстрадой, достаточно добротной, так-как в отличии от них по радио и ТВ звучала несколько другая музыка, где такие песни были большой редкостью. Хотя звучали Хиль, Гуляев, Миансарова, Пьеха, Магомаев и др., но радостные и пожалуй действительно красивые вещи звучали лишь в праздничных «Голубых огоньках». Я с родителями жил на Садово-Кудринской улице, и моя мама работала учительницей английского языка в 125 школе на М.Бронной. Училось в ней много разных «мажоров» (детей руководителей высокого ранга нашей страны) и за счёт этого, как я предполагаю, у нас дома оказались англоязычные пластинки с записями фольклёрных коллективов, и тогда же, в 1975 году, я впервые услышал песни группы «Криденс» и «Битлов». Хотя мне ещё не исполнилось и шести лет, я хорошо помню ту необычность звучания и манеру исполнения, которые отличались от всего того, что мне до этого приходилось слушать.
Годом позже я пошёл в школу, но как рассказывала мне моя бабушка, не переставал что-то насвистывать, наигрывать на детских дудках и гармошках, напевать и размахивать руками, подражая дирижированию Ю. Силантьева. Бабушка, вспомнив свой педагогический дар (она научила меня читать в четыре года), не согласовав ничего с моими родителями, повела меня на прослушивание в музыкальную школу. Как позднее выяснилось, музыкальная школа МШ №24 считалась одной из лучших в Москве, и на прослушивание надо было приходить заранее, а тут на дворе уже отлетела листва (стоял конец октября 1978 года), и вовсю шёл учебный год. Но меня прослушали завуч школы и ещё несколько педагогов, и тут же было предложено поступить на любую специальность. Бабушке хотелось, чтобы я учился на аккордеоне, но комиссия заявила, что по данному классу у них не очень опытные преподаватели, а современный баян обладает также всеми «регистрами» и звучит ничем не хуже, а педагог является ещё и профессором «Гнессинки». Через три дня я был прослушан, и им я был принят.
Так и начались трудовые будни, Я ездил с ним на различные показательные уроки, плюс на 2-ой год обучения добавилось фортепиано, а уж сольфеджио скажу я вам … Единственное полезное для меня было умение играть в ансамбле и то, что хорошо научился подбирать на слух то, что хотел. Закончилось всё не так быстро. Спустя три года учёбы я сломал руку (которая так и срослась неправильно), и на разработку ушло время. Играть левой рукой, так называемою «выборку», мне было тяжело и больно. Но я, по прежнему, по классу Баяна, в школе оставался лучшим учеником, и, наверное, чтобы я играл ещё лучше за малейшую фальшь мой педагог бил меня линейкой по рукам. Было достаточн6о больно и обидно, и поэтому я отказался от дальнейшего обучения в музыкальной школе. Никакие уговоры продолжить там обучение не помогли. Даже сейчас, спустя много лет, я так и не понял, а нужно ли было выкидывать 3,5 года из детства. Нет ответа…
Стоит отметить, что в 1979 году, в предверии Олимпиады-80 в стране начались большие послабления в политике, которые коснулись и музыкальной культуры. Официальные ВИА вдруг резко поменяли стиль. Даже песни Пахмутовой стали звучать по-новому, не говоря уже о появлении целой плеяды новых певцов из стран соцлагеря, которые перепевали популярные песни западных команд певцов на нашем радио, а приезд Джо Дассена ?! Множество групп и певцов из Прибалтики. По радио появились уже полноценные нечастые, но уже полноценные программы с участием «Автографа», «Воскресение», «Машина времени». Люди смогли услышать, хотя и очень дозированно, ту музыку, о которой в Союзе знали единицы от общего числа населения. Множество дисков было завезено в страну, которые распространялись через студии звукозаписи, и этот процесс так и оставался до самого распада СССР. Во время Олимпиады умер Высоцкий.
В общем, услышав наконец-то рок-музыку в хорошем качестве, я навечно стал её поклонником. Пожалуй, я бы так и остался меломаном, или в худшем случае простым слушателем, если бы опять не бабушка. Не помню в каком году, она зачем-то купила гитару, к которой я тогда не проявлял никакого интереса, и она пылилась в каком-то углу до тех пор пока я её не только вытащил, посмотрел, но и попробовал что-то сыграть и опять убрал её примерно года на два. Абсолютно не помню, что-то заставило меня вновь её расчехлить в 1982 году.
Очень много знакомых пытались что-то играть во дворе, пионерских лагерях, и, по-моему, совершенно разные люди научили меня настраивать инструмент и показали несколько аккордов. На этом примитивном багаже я и начал подбирать кое-какие простые песенки. Стоит заметить, что в школе, в которой я учился, помимо меня гитарой увлекались всего два человека, которые учились на класс старше – Витя Чудин и Оксана Полянская. Витя играл очень прилично. Зимой мы собирались на разных квартирах и пели песни под гитару. В тот период времени я играл очень плохо, и в компанию меня приглашали только за знание многих текстов к песням и умение напеть мелодию. Витя же, за своё умение, пользовался большим авторитетом и особенно любовью у женского пола. И здесь у меня проснулось чувство хорошей зависти. На летних каникулах я обложился различными самоучителями, определителем аккордов и стал заниматься по 2-3 часа в день, и так продолжалось весь год. Старания мои не прошли даром. В восьмом классе я играл уже достаточно прилично, а некоторые из моих одноклассников также взялись за гитары и стали подсматривать, как играю я.
Было начало ноября 1984 года, я учился в девятом классе, когда мой школьный товарищ Саша Бондаренко рассказал мне о том, что несколько его друзей по старой школе организовали музыкальную группу при Сокольническом Доме пионеров и просят меня их послушать. Поначалу я не придал этому никакого значения, но через две недели Саша буквально силком потащил меня на репетицию. Оказалось, что всех ребят я хорошо знал. Кого по музыкальной школе, кого-то по парку «Сокольники». Играли они разный репертуар из песен советских рок-групп и ещё, так-как это был Дом пионеров, и патриотические песни. Получалось у них всё это, мягко сказать, не очень, но там была вполне приличная аппаратура и инструменты, и я согласился стать у них гитаристом. Не
хочу особо вспоминать об этом периоде времени, потому что за полгода совместных репетиций
более–менее было сделано всего четыре песни. На репетиции я стал приходить всё реже и реже, а потом все разъехались на летние каникулы.
Летом я наконец-то определился с институтом. Выбор пал на институт связи (тогда МЭИС) и скорее определился не любовью к данной специальности, а наличием навыков и умением работать в этой отрасли, а также удобством добираться от дома до института. Явно чувствовалось, что знаний, которые давала школа не хватает, и я записался на подготовительные курсы. Публика была разношёрстной, как по возрасту, так и по интеллекту. Достаточно все быстро перезнакомились друг с другом, но, тем не менее, держались особняком. Многие пришли из одной школы и даже класса, другие, как я с «Семёном» были знакомы по району. Пожалуй общались вместе все только в курилке, а для удобства общения (нас было больше130 человек) использовались прозвища, которые, как правило, образовывались производными от фамилии или имени. Так у меня второе имя было «Ефремыч», у моего приятеля Кости Семёнова «Семён», ну и т. д. Один парень с ярко выраженной блондинистой внешностью сильно отличался от других. Он сразу представился «Гансом» по своей школьной кличке, а «официально» был Олегом Амелькиным. Общение наше происходило на переменах. Разговоры были самыми обычными для шестнадцатилетних подростков того времени. Говорили о новых фильмах, дисках, спектаклях, джинсах и прочих шмотках, а после занятий (они заканчивались после десяти часов вечера) все спешили по домам. И так четыре раза в неделю. Уставали, конечно, страшно, но по воскресеньям я шёл в Дом пионеров. Состав у нас к тому времени поменялся, и мы просто, чтобы не потерять навыки, что-то такое пытались наигрывать. А с понедельника опять начиналась рутина в виде «школа- курсы».
Были у нас на курсах два «индивида». Одного звали Коля, а как второго не помню. Были они старше нас, отслужили армию и делали далеко не первую попытку поступить в институт. Оба они были бородаты и небрежно одеты, но при этом имели хорошие, хотя и ужасно расстроенные гитары (при игре резало слух) чешского производства и в перерывах занятий брынчали и пытались петь всякую ерунду («едакийгрушинский фестиваль» в худшем, полупьяном его исполнении). Подошёл новый 1986 год, последний год школьной жизни. На новогодний праздник моему приятелю Семёнычу подарили гитару, и он активно, с моей помощью, начал её осваивать. Как-то на одном из занятий по физике (как сейчас помню, «препод» так и не пришёл) он попросил меня показать аккорды к песне (по-моему из репертуара К. Никольского), для чего у одного из «бородачей» была «изъята» гитара, а после этого мы решили спеть что-нибудь из репертуара «Машины времени». Народ начал подпевать, как вдруг… сзади раздался красивый, чистый подыгрыш. В мыслях промелькнуло: неужели кто-то из этих двоих «гопников». Я резко повернулся и увидел, что вторую гитару «конфисковал» Олежек Амелькин и с полным счастьем на лице подыгрывает мне. В этот день «по просьбам трудящихся» мы играли и пели минут сорок, а потом, плюнув на занятия, отправились пить пиво в «кормушку». Были такие автоматы, где за 20 копеек наливалось 385 гр. пенного напитка. Стоит заметить, что до этого момента мы просто здоровались друг с другом, не более того. Здесь же оказалось, что у нас очень много общего и в первую очередь любовь к «Битлз». Оказалось, что Олег тоже играет в школьной группе на бас-гитаре. На следующей неделе я уже был у них в школе. Играли они также чужие песни и тоже плохо. Потом он приехал к нам. Результатом стало то, что я влился вторым гитаристом к ним в состав, а он басистом к нам. Так до мая мы и работали в двух группах, при этом мы фактически каждый день пытались что-то подобрать и сыграть на обычных акустических гитарах.
Дальше были выпускные в школах и следом за ними вступительные в институтах. С Гансом мы оказались на одном факультете, но в разных группах. За время учёбы на курсах мы познакомились со многими студентами старших курсов, «активистами»-комсомольцами, преподавателями. Буквально с 1 сентября мы были втянуты в «активную» общественную жизнь. Разумеется наша задача состояла в участии в различных концертах, межвузовских конкурсах песен, КВН-ах. Конечно, чего греха таить, в учёбе нам делали различные поблажки. Закрывали глаза на прогулы (мы репетировали в это время), засчитывали за сданные «лабораторки», ставили зачёты, но экзамены мы сдавали честно. За это однокурсники нас уважали. Два раза в неделю мы продолжали заниматься в Доме пионеров, вдруг в марте 1987 года мы вдруг оказались перед закрытыми дверями. Здание было закрыто на ремонт. Позднее его передали РПЦ и теперь там «Церковь Алексея Божьего Человека». В это время в институте многие наши сокурсники, товарищи готовились к службе армии. Мы же, которым армия ещё не грозила по дате рождения, отрывались на полную катушку и из-за чувства солидарности временно «забили» на учёбу.
Середина апреля 1987 года выдалась на радость тёплой. Большой группой людей, среди которых были мои институтские приятели, а также некоторые школьные друзья, мы слонялись по улицам и паркам Москвы, До начала сессии оставалось ещё месяца полтора и большинство ребят уже заранее прощались с городом, который им в ближайшее время предстояло покинуть на долгие два года. У нас с Гансом за плечами висели гитары, а мой друг одноклассник Максим Ионцев шёл впереди с пионерским барабаном наперевес. В таком виде он ходил и на занятия в свой родной МВТУ им. Баумана.
В один из таких тёплых вечеров, выпив дешёвого виноградного вина, мы с Гоголевского бульвара переместились на Старый Арбат. Не смотря на будний день, на улице была масса народа. Художники рисовали портреты, а на разных пятачках, через каждые 15 – 20 метров играли и пели уличные музыканты. Играли кто во что горазд. И вот, немного не доходя до Вахтанговского театра, на противоположной стороне улицы, в арке забитого парадного входа мы увидели троих ребят с гитарами. Играли они музыку по духу именно близкую нам. Это был репертуар групп «Кино», «Машина времени», «Аквариума» и других. В перерыве, когда они отдыхали, мы подошли к ним познакомиться. Сначала они восприняли нас ревностно, сказав, что это место они занимают больше года, но после небольшого разговора и выпитых совместно пары бутылок вина предложили нам сыграть с ними вместе. В результате звучание получилось неплохо и громче. Вокруг нас собралась целая толпа зрителей, которые просили сыграть ещё и ещё. Так мы обрели новых знакомых и площадку для постоянных выступлений на Арбате. Немного позже мы стали играть несколько песен моего сочинения. В основном это были три вещи: «Подворотня», «Боль отойдёт» и «Посвящение Высоцкому». Кипучая жизнь на Арбате затихала после 23 часов, и мы потихонечку начинали разучивать новые песни.
Как-то в середине мая к нам подошли две девушки с тремя бутылками шампанского и попросили специально для них поиграть что-нибудь. Вот мы и решили с Олегом сыграть несколько моих песен, а через несколько минут подошёл молоденький паренёк и попросил разрешения послушать. Потом мы пили шампанское. Под это дело парень представился. Сказал, что зовут его Сергеем, что увлекается современной музыкой, но некоторые песни, исполненные здесь, он никогда не слышал и не мои ли они? Получив утвердительный ответ, он попросил разрешения прийти на следующий день. Буквально через пару дней он влился в наш дружный коллектив, как будто бы всегда был с нами рядом. Продолжалось всё это недолго. Через пару недель в институтах начались экзамены, а вместе с ними и череда бесконечных проводов ребят в армию. Макс Ионцев, как коллеге по МВТУ, передал Сергею «переходящий» пионерский барабан, кому-то досталась чья-то гитара. Было невесело. Наш арбатский пятачок опустел. В начале июля мы ещё пытались что-то поиграть, но всё это было уже не то. В тот момент я ещё долго не догадывался, что этот безмятежный дух братства, приобретённый в этот период времени, ушёл от нас навсегда и, что больше никогда в этой жизни не будет ничего похожего на какие-то духовные ценности, оставшиеся от старого времени. А мы тогда, как дураки, радовались псевдосвободе и объявленной «пятнистым» генсеком «перестройкой».
В середине июля Гончаров позвонил мне и предложил встретиться. Мы долго гуляли по Москве, Зашли на Ваганьковское кладбище к Высоцкому и Есенину, а потом очутились на Кутузовском проспекте около дома Сергея. Он предложил зайти к нему. До этого он никогда не говорил мне, что пишет песни, а здесь он сыграл мне несколько своих вещей. Это были достаточно добротные тексты, положенные на мелодию, но Сергея они не устраивали, так-как на его взгляд звучало всё это как-то не по рокерски. Я пообещал над этим подумать. Тогда же он показал мне вариант переделанной им моей «Подворотни». Мы ещё раз что-то добавили, что-то убавили и получился именно тот конечный вариант песни, который мы с ним потом запишем в 90-ом году. Забрав листочки со стихами Сергея, я показал их Гансу, и сколько мы ни бились, рок-н-рольного звучания из них не получалось. Мало того, пока мы думали, что можно сделать, я написал несколько песен в таком же бардовском стиле. В конце лета я показал их Сергею, и мы дружно друг над другом посмеялись. Стал понятен наш общий подход: сначала в голове рождался сюжет, затем возникала мелодия, а уже потом стихи, которые по нескольку раз правились. А в сентябре нас отправили в колхоз, помогать колхозникам собирать урожай. Мы с Олегом работали хуже всех, развлекая ребят и девчонок игрой на гитарах. Приехавший с проверкой парторг института хотел даже поставить вопрос о нашем отчислении, но нам опять повезло. В Ступинском районе, где мы были на уборке урожая, работали «сельхозотряды» из семи ВУЗОВ, и было решено устроить в выходные между ними футбольные матчи и конкурс песни. Парторг Семёнов поставил перед нами задачу занять не ниже четвёртого места. Усилившись лишь двумя девчонками с хорошими голосовыми данными, всего лишь при одной репетиции, мы взяли второе место.
Вернувшись в Москву мы опять собрались втроём и решили попытаться сделать группу. Но по какой-то личной причине Олег впал в депрессию и было ему долго не до музыки. Так мы остались вдвоём с Сергеем. В этот период мы посещали очень много различных концертов, встречались с разными людьми, пытаясь воспользоваться чьими-то советами. В основном люди пытались умничать, но ни одного ценного рецепта мы так и не получили. Довольно быстро мы поняли, что надо писать то, что пишется. Мне кажется, что именно в этот период времени у Сергея стали получаться настоящие стихи, а не тексты к песням. Ещё вдруг в этот период он осознал, что выбрал не тот ВУЗ, но не мог и ответить на вопрос, где бы дальше хотел учиться. С большим трудом удалось уговорить его сдать сессию. После сдачи всех экзаменов мы на неделю уехали отдыхать в Ригу. Посещение музеев, выставок и просто смена обстановки казалось бы слегка развеяло нас. Но на четвёртый день нам уже хотелось домой, и только после того, как мы вошли в православный Храм, тоска наша куда-то испарилась. Оставшиеся дни мы провели с какими-то девчонками, с которыми познакомились в поезде, накупили кучу дисков различных направлений и абсолютно счастливыми вернулись в Москву.
В этот период времени мы так больше ничего и не написали. Работали со старым материалом, делали какие-то пометки, заготовки на будущее. Вот так незаметно для нас настал май. «Заботливая» рука военкомата всё сильнееи сильнее давила на наши плечи. В середине мая на квартире у Гончарова мы записали кассету из блока наших сольных песен для себя на память. У меня начались зачёты и сессия, и Сергея я увидел только на его проводах, а через три недели, так и не сдав «сопромат», я «радостно ехал отдавать долг Родине». Один лишь Ганс, заработав какое-то нервное заболевание, избежал сей участи.
Во время службы в армии (уволен из армии я был по так называемому «студенческому указу) гитару в руках я брал всего пару- тройку раз. Вернулся домой я в сентябре 1989 года и через неделю приступил к учёбе. Эти первые два месяца я помню как в тумане. Бесконечные встречи с друзьями и знакомыми и разумеется не за чашечкой кофе. Естественно, с одним из первых я встретился с Гончаровым. Мы целый день проговорили. Вспоминали старое, общих знакомых. Не вспоминали лишь армию. Каждый из нас знал, что и с кем случилось и, что оба мы теперь уже далеко не здоровые люди. И как итог, было принято решение снова вернуться к творческой деятельности. Я взял отсрочку на пару месяцев, для восстановления навыков в игре, при этом позвонил старым приятелям, призывал присоединиться к нам с Сергеем, но желающих не находилось. Оказалось, что романтиков в этом мире становится всё меньше и меньше. Но впрочем мы не остановились. Уже в конце ноября был переделан старый материал. Наконец то мы были довольны мелодикой, а также были придуманы новые песни. То, что страна катилась под откос, наверное и явилось для нас каким-то катализатором. Но всё-таки хотелось нового звучания и в феврале 90-го года мы решили привлечь записям песен Яна Шенкмана. Собственно и привлекать его было несложно, так-как когда мы с Сергеем сочиняли песни, он находился рядом и слушал.
Вот таким вот составом с февраля 90 по ноябрь 91 года мы и пытались что-то сыграть. За это время мы записали по-моему восемь или девять песен. Все они переписывались по нескольку раз, но, к сожалению, оригиналы их были утеряны. В январе 92 года я засел писать диплом, а после защиты стал готовиться к поступлению в аспирантуру, поэтому наши встречи с Сергеем становились всё реже и реже. В основном общались по телефону. Но он не оставлял мечту вновь создать музыкальный коллектив. Сергей решил заработать на нормальные музыкальные инструменты. Сначала мы занялись продажей шифера (ничего не вышло), затем, через моих друзей, электротоварами. Всё было аналогично, как будто кто-то свыше говорил, что пора заканчивать.
А Сергей всё пытался и пытался начать своё дело. Постепенно менялось и окружение людей с которыми когда-то Сергей был связан. Для меня они были непонятны и как-то отталкивающими от себя. Создавалось впечатление, что все они от него чего-то хотят, и когда Сергей предложил мне заняться недвижимостью, я сразу же отказался, Бизнес так затянул его в свои сети, что стал для него словно наркотик, от которого он считал, что можно отказаться в любой момент, но увы – всё не так просто. Он куда- то постоянно спешил, но очень редко куда-то успевал.
Последний раз я видел Гончарова в декабре 2002 года. Мы проговорили часа три, при этом он постоянно смотрел на часы. Он опять куда-то спешил… Нельзя сказать, что в данное время мы почти не общались. Как-то я заехал к Сергею (он в тот момент находился в состоянии постоянных переездов) и он показал мне две свои новые песни, а точнее зарисовки. В них стоял такой фатализм, что я не решился за них даже браться. В углу комнаты стояла картонная коробка с его стихами (на бумажках и какими–то кассетами). Он сказал, что это наш архив, к которому мы когда-нибудь вернёмся.
В начале 1994 года мне позвонил Ганс и предложил к нашему возрастному 25-летию что-нибудь записать на память о старых временах. Зная его необязательность, я не стал никому звонить, да и он больше не звонил. О его гибели мы узнали спустя полтора года. Как и что случилось, мы до сих пор не знаем. В том же 96 году (после данного известия) мы встретились с Гончаровым на дне рождения моего сокурсника и нашего общего приятеля Пети Таболина. Как всегда выпили, вспомнили…. В том числе и о Гансе. Мы смолчали. Наверное интуитивно что-то почувствовав, Сергей задал единственный вопрос: «Когда?».
Летело время. Наше поколение было перемолото словно фарш с реверсом (в одну и другую сторону). Нужно было как-то выживать. И я, как Сергей занялся бизнесом, а точнее книготорговлей. Работать приходилось много, в том числе и по выходным. Как-то в октябре 2006 года, в воскресный день, я пришёл с работы домой.мама моя выглядела очень взволованно и даже налила мне рюмку водки, что за ней крайне редко водится. Спустя час она налила ещё водку для нас в свои стопки, а третью с водкой накрыла куском чёрного хлеба и предложила помянуть Гончарова Сергея, которого больше нет в живых и нет его уже тех же пресловутых полтора года. В одной из многочисленных телефонных книг Сергея они, его родители, нашли наш телефон и сообщили.
С тех пор гитару в руки я не беру...
|
